[roninr]

* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *
БОГИ БРИТТОВ И ЛЕГЕНДЫ О НИХ

Глава 18.
БОГИ КЕЛЬТОВ БРИТАНИИ

Мифы и легенды о богах древних бриттов дошли до нас в столь же
компактном или, наоборот, развернутом изложении, что и мифы о гэльских
божествах, сохранившиеся в стариных ирландских и шотландских манускриптах.
Они тоже немало пострадали от упорных попыток эвгемеристов провозгласить их
простыми людьми, со временем превращенными в богов. Лишь в знаментих
"Четырех ветвях Мабиноги" боги бриттов предстают в своем подлинном облике -
как существа сверхъестественные, обладающие необъятными познаниями в магии и
колдовстве, существа, для окторых нет никаких ограничений и преград,
сковывающих простых смертных. Помимо этих четырех фрагментов древней
мифологической системы, а также весьма и весьма скудных упоминаний в
наиболее ранних валлийских поэмах и стихах, богов древних бриттов можно
встретить разве что под чужими масками и именами. Некоторые из них со
временем превратились в королей в "Истории бриттов" Гальфрида Монмутского,
носящей более чем апокрифический характер. Другие удостоились даже
незаслуженной канонизации [1], и, для того чтобы увидеть их подлинный облик,
с них необходимо совлечь поверхностный флер церковного почитания. Третьи
пришлись особенно по душе франко-норманнским авторам авантюрно-любовных
романов, став прославенныи рыцарями и героями, известными в наши дни под
именем рыцарей короля Артура и Круглого стола. Но какие бы личины они ни
надевали, под ними все равно просвечивает подлинная сущность этих
персонажей. Дело в том, что гэлы и бритты - это две ветви одного и того же
древнего народа, кельтов. Во многих и многих богах бриттов, сохранивших
весьма близкие имена и атрибуты, мы без особого труда узнаем хорошо знакомые
черты гэльских божеств знаменитого клана Туатха Де Данаан.

[1] Канонизация (церк. ист.) - официальное церковное прославление,
возведение того или иного лица в ранг святого, преподобного и пр. В
католической церкви существуют два уровня прославления: первый -
беатификация (провозглашение блаженным) и второй, более высокий - собственно
канонизация (прим. перев.)

Иногда в мифах боги бриттов предстают разделенными на три семейства -
"дети Дон", "дети Нудда" и "дети Ллира". Однако на самом деле таких семей не
три, а две, ибо Нудд, или Ллудд, как его еще называют, тогда как он сам
именовал себя сыном Бели, был не кем иным, как супругом богини Дон. Нет
никаких сомнений, что сама Дон - то же самое божество, что и Дану, праматерь
богов клана Туатха Де Данаан, а Бели - британский аналог гэльского Биле,
великого отца Диса или Плутона, который изгнал первых гэлов из Гадеса (Аида)
и отдал им во владение Ирландию. Что же касается другого семейства, "детей
Ллира", то мы с ним уже знакомы, ибо Ллир бриттов - это не кто иной, как
хорошо известный гэльский бог моря Лир. Эти два семейства, или клана, обычно
находятся в оппозиции друг к другу, а военные столкновения между ними, по
всей видимости, символизируют в мифах бриттов тот же самый конфликт между
силами неба, света и жизни, с одной стороны, и силами моря, тьмы и смерти -
с другой, который нам уже знаком по гэльской мифологии, где он описывается
как постоянные битвы богов Туатха Де Данаан со злобными фоморами.
Дети Дон - это, вне всякого сомнения, боги неба. Имена их записаны на
небесах в виде созвездий. Сияющее W, которое мы сегодня называем Волосы
Кассиопеи, было для наших далеких предков-бриттов так называемым Ллис Дон,
то есть "Двором Дон", наш Северный Венец - Каэр Аранрод, то есть "Замком
Аранрод", дочери богини Дон, а Млечный Путь - "Замком Гвидиона", сына все
той же Дон. Более того, самый великий из ее детей, Нудд, или Ллудд,
положивший со временем начало своей собственной династии, выполнял у
бриттов, как, впрочем, и у гэлов, функцию кельтского Зевса. Его титулярный
эпитет, Ллав Эрейнт, то есть "Серебряная Рука", позволяет отождествить его
со знаменитым Нуадой Серебряная Рука. Легенда, объясняющая происхождение
этого яркого прозвища, на землях Британии со временем была утрачена, но нет
никаких сомнений, что перед нами - тот же самый персонаж, о котором
говорится в ирландских легендах. Вместе с этой, а также со многими другими
легендами навсегда ушли в прошлое непосредственные упоминания о битвах между
небесными богами и их врагами, напоминающими фоморов. Однако одно древнее
валлийское предание повествует, как он, на этот раз под роскошной личиной
короля Британии, положил конец трем колдовским "моровым поветриям",
уничтожавших жителей его страны (см. главу 26 "Упадок и низвержение богов").
Помимо этого, мы встречаем его под его собственными именем, Нудд, в широко
известной валлийской триаде, где он выступает в качестве одного из "трех
славных героев острова Британия"; другая легенда объявляет его владельцем
двадцати одной тысячи молочных коров - формула, которая для примитивного
сознания служила символом несметного богатства. Обе они в равной мере
работают на имидж небесного бога, победоносного в битвах, несметно богатого,
щедрого и доброго. Что же касается материальных памятников широкого
распространения культа этого бога, то в них нет недостатка. Во времена
римского владычества в Лидии, на берегах Северна, был воздвигнут храм
Ноденса, или Нуденса. На бронзовой плите, сохранившейся в нем, Нудд
изображен в виде юного божества, сияющего как солнце и правящего, стоя в
колеснице, упряжкой из четырех коней. Его сопровождают крылатые духи,
олицетворяющие ветры; а его власть обитателями моря символизируют тритоны,
следующие за богом. Таковы были атрибуты культа Нудда на западе Британии;
что же касается востока, то есть все основания полагать, что здесь у него
имелось целое святилище, находившееся на берегах Темзы. Как гласит предание,
собор Св. Павла в Лондоне воздвигнут на месте древнего языческого капища;
место, на котором он стоял, как сообщает тот же Гальфрид Монмутский, бритты
называли "Парт Ллудд", а саксы - "Лудес Гет" (см. главу 26 "Упадок и
низвержение богов").
Однако Нудд, или Лудд, считавшийся, по всей видимости, верховным богом,
занимает в мифической истории валлийцев куда более скромное место, чем его
собственный сын. Гвин ап Нудд пережил в мифах и легендах едва ли не всех
своих родичей-небожителей. Исследователи не раз пытались обнаружить в нем
черты британского аналога знаменитого гэльского героя - Финна Мак Кумала. В
самом деле, имена обоих персонажей означают "белый"; оба являются сыновьями
небесного бога, оба прославились как великие охотники. Однако Гвин обладает
более высоким сакральным статусом, ибо он неизменно повелевает людьми. Так,
в одной ранней валлийской поэме он предстает богом войны и смерти и в этом
качестве выполняет роль этакого судии душ, бога, который провожает убитых в
Гадес (Аид) и там безраздельно правит ими. В более позднем, уже частично
христианизированном, предании он описывается как "Гвин ап Нудд, которого бог
поставил повелевать демонским племенем в Аннвне, чтобы они не погубили род
людской". Еще позднее, когда влияние языческих культов совсем ослабло, Гвин
стал выступать в роли короля Тилвит Тег, этих валлийских фей, а его имя до
сих пор не изгладилось из названия места его последнего приюта, романтичной
и живописной долины Нит. Он считайся королем охотников Уэльса и Западной
Англии, и это его спутников иной раз можно услышать по ночам, охотятся в
пустынных и глухих местах. В своей древней ипостаси - ипостаси бога войны и
смерти - он представлен в старинной поэме в диалогах, сохранившейся в
составе Черной Кармартенской книги. Поэма эта, туманная и загадочная, как и
большинство памятников ранневаллийской поэзии, тем не менее являет собой
произведение, проникнутое своеобразной духовностью, и по праву считается
замечательным образом поэзии древних кимров [1]. В этом персонаже нашел свое
отражение, пожалуй, самый прозрачный образ пантеона древних бриттов,
"великий охотник", охотящийся не за оленями, а за человеческими душами,
носясь на своем демонском скакуне вместе с демоном-псом и преследуя добычу,
которой нет от него спасения. Так, он заранее знал, где и когда суждено
погибнуть великим воинам, и рыскал по полю боя, забирая их души и повелевая
ими в Аиде или на "туманной вершине горы" (по преданию, излюбленным
пристанищем Гвина были вершины холмов). Поэма рассказывает о мифическом
принце Гвиднее Гаранире, известном в валлийских эпических преданиях как
повелитель затерянной страны, земли которой теперь скрыты под волнами залива
Кардиган Бэй. Принц этот ищет покровительства у бога, который соглашается
помочь ему. Далее поэма излагает историю его подвигов:

[1] Кимры (англ., валл. Cymri) - древнее название валлийцев, жителей
Уэльса (прим. перев.)

Гвидней:
Ты - Бык, способный воинство врага рассеять
Правитель ты без гнева и упрека,
Всегда стремящийся помочь или спасти.

Гвин:
О, слава мчится впереди героя
Владыка, щедрый на дары и доблесть,
Я помогу тебе, раз ты об этом просишь.

Гвидней:
О, раз ты обещаешь мне поддержку,
Как сладостно мне слышать твой привет!
Откуда ты, о повелитель храбрых?

Гвидней
Знай, я явился прямо с поля боя,
Щита из рук не выпуская;
Гляди: мой шлем разбит копьем врага.

Гвидней:
Я рад приветствовать тебя,
С щитом расколотым в руках.
Скажи, отважный воин, кто ты родом?

Гвин:
Мой крутобокий конь - гроза сраженья;
Зовусь я чародеем, сыном Нудда;
Возлюбленный Кройрдилад, дщери Ллуда.

Гвидней:
Ну, раз уж это ты, достойный Гвин,
То от тебя таиться я не стану:
Я - Гвидней Гаранир.

Гвин:
Спеши ж ко мне, жилец Таве,
Хотя Таве не близко от меня,
Сказать по правде - даже далеко.

Вот - золотом седло мое сверкает:
Но, к сожаленью,
Я вижу битву у Кер Вандви. [1]

О да, я вижу битву у Кер Вандви:
Щиты разбиты, ребра переломаны, И в славе тот, кто это зло содеял.

[1] Кер Вандви - одно из названий Гадеса (Аида). Происхождение его не
ясно.

Гвидней:
О Гвин, сын Нудда, армии надежда!
Скорее под копытами коней
Погибнут легионы, чем сдадутся

Гвинн:
Мой славный крутобокий пес,
Тебе не сыщешь равных в целом свете; Недаром ты - Дормарт [1], пес
Мелгуина.

[1] Дормарт - "Дверь смерти".

Гвидней:
Дормарт твой красноносый! Как я рад
Повсюду следовать за ним,
Тебя к Гвибир Винид сопровождая! [2]

[2] Другой вариант этой строфы звучит так:
Дормарт! О красноносый! Быстроногий!
Его всегда мы ищем взором,
Спеша с тобою к Облачной Вершине!

Гвин:
Я оказался там, где умер Гвендолей,
Сын Кейдава, столп славных песен,
Чуть вороны закаркали над кровью.

Я оказался там, где умер Бран,
Ивериаддов сын, покрытый славой,
Чуть вороны закаркали над трупом.

Успел я и туда, где пал Ллахей,
Артуров сын, воспетый в сагах,
Едва лишь ворон прокричал над кровью.

Поспел я и туда, где был сражен сам Мейринг,
Сын Каррейана, достославный муж,
Едва ли вороны на труп слетелись.

И там я побывал, где умер Гваллаг,
Сын Кохолета именитый,
Соперник Ллогира, Ллейнавгова сынка..
И там я был, где пали бритты славные
С востока и из северных краев: Я провожал их до могилы [1].

[1] Или: "Я жив, они ж лежат в могиле!"
О, я был там, где пали бритты славные
С востока и из северных краев:
И вот я жив, они ж лежат в могиле!

Одна из строк этой поэмы показывает нам Гвина в совсем ином, отнюдь не
столь мрачном свете. В ней он называет самого себя "возлюбленным Кройрдилад,
дщери Ллудда". Один из эпизодов мифологического романа "Куллвх и Олвен",
сохранившегося в составе Красной Гергестской книги, подробно описывает
детали этой любовной интриги. Мы узнаем, что у Гвина был соперник, божество
по имени Гвитир ап Гврейдавл, что означает "Победитель, сын Отважного". Эти
два кавалера вели непрерывную войну за руку Кройрдилад, или Кройддилад. Они
по очереди похищали ее друг у друга, до тех пор пока их спор не был
представлен на суд самого Артура, и тот решил, что Кройддилад следует
отослать обратно к ее отцу, а Гвин и Гвитир "должны отныне и вплоть до
Судного дня сражаться за нее каждый год, первого мая, и тот из них, кто
окажется победителем, получит деву в жены". Правда, в таком случае не вполне
ясно, когда же победитель сможет воспользоваться плодами этой, без
преувеличения, самой долгой "дуэли" в истории, но мифологическая
интерпретация этой коллизии представляется вполне очевидной. В образах
Гвина, бога смерти и подземного царства, и солнечного божества Гвинхира мы
вправе видеть борьбу сил тьмы и света, зимы и лета, в ходе которой соперники
поочередно овладевают невестой, по всей видимости, олицетворяющей собою
весну со всеми ее цветами и всходами, и вновь теряют ее. Кройддилад, которую
"Куллвх и Олвен" называет "самой прекрасной девой на трех главных и трех
соседних островах", представляет собой Персефону древних бриттов. Будучи
дочерью Ллудда, она является дщерью сияющего неба. Однако в другом предании
она именуется дочерью Ллира, бога моря, и ее имя, благодаря Гальфриду
Монмутскому, перешло в творения Шекспира, под вдохновенным пером которого
она превратилась в Корделию из "Короля Лира". При этом нелишне заметить, что
в одних древнегреческих мифах Персефона предстает дочерью Зевса, тогда как в
других - Посейдона. Впрочем, возможно, это всего лишь совпадение.
У Гвин ап Нудда был брат по имени Эдейрн, о котором нам почти ничего не
известно, ибо он всегда остается где-то на заднем плане. Он вообще не
упоминается в наиболее ранних валлийских легендах, появляясь лишь в качестве
одного из рыцарей двора Артура в новеллах "Куллвх и Олвен", "Сон Ронабви" и
"Герайнт, сын Эрбина", входящих в состав Красной книги. Эдейрн сопровождает
Артура во время его поездки в Рим и, как гласит предание, убивает "трех
самых отвратительных великанов" в Брентеноле (Брент Кнолл), что неподалеку
от Гластонбери. Его имя встречается в календаре валлийских святых, где он
предстает бардом, и в Бодедерне, что возле Холихеда, до сих пор сохранилась
капелла в его честь. Наибольшую известность его имени принесла знаменитая
идиллия Теннисона "Герайнт и Энид", которая очень близко воспроизводит сюжет
старинной валлийской новеллы "Герайнт, сын Эрбина".
Оставив на время бога неба и его сына, мы без труда можем убедиться,
что и другие дети богини Дон являются своего рода олицетворениями различных
сторон жизни и материальной культуры, которые, по мнению архаических
народов, были дарованы людям самими богами. У самой Дон был брат, Мэт фаб
Мэтонви, сын таинственного Мэтонви, считавшийся всемогущим повелителем
подземного царства, родственником знаменитого Бели, а может быть - и другой
ипостасью этого бога, представленной другим именем-титулом, ибо само имя
Мэт, означающее "монеты, деньги, сокровища", заставляет вспомнить Плутона,
греческого владыку Аида, в ипостаси бога-владетеля и дарителя драгоценных
металлов. Согласно представлениям, бытовавшим у всех арийских народов,
мудрость и материальные богатства первоначально возникли из подземного,
потустороннего мира, и мы видим, что Мэт - в частности, в интерпретации его
имени в "Мабиноги" - предстает богом, вручающим свои волшебные дары
собственному племяннику и ученику Гвидиону, который, как у нас eсть все
основания полагать, является тем же самым сакральным персонажем, коего
многочисленные германские племена почитали под именем Уодина, или Одина.
Вооруженный этими познаниями, Гвидион фаб Дон становится дpуидом богов,
"повелителем чародейства и фантазии" и, более того, учителем и наставником
во всех добрых и полезных делах, другом и покровителем рода человеческого,
вечным неутомимым борцом против злых сил подземного мира, не желающих
выпускать из рук те благие сокровища, обладателями которых они считались.
Плечом к плечу с ним в этой "священной войне" культуры с невежеством и света
с тьмой сражались его родные братья Амаэтон, бог земледелия, и Гофаннон, бог
кузнечного ремесла, отождествляемый с гэльским Гоибниу. Кроме них, у него
была и сестра по имени Аранрод, то есть "Серебряный Круг", которая, как это
нередко имеет место в мифологиях разных народов мира, приходилась ему не
только сестрой, но и женой. Так, Зевс взял себе в жены Геру, и поистине
трудно представить, кто еще мог стать супругой столь высокого бога. От брака
Гвидиона с Аранрод родились двое сыновей-близнецов - Дилан и Ллеу, которые
считаются своего рода олицетворением парных сил, сил света и тьмы. Море у
кельтов неизменно ассоциировалось с тьмой, мраком, смертью, и, как только
теневой близнец появился на свет и обрел имя, он тотчас нырнул вниз головой
в свою родную стихию - море. "И как только он оказался в море, - сказано в
"Мабиноги Мэта фаб Мэтонви", - он тотчас принял свой истинный образ и начал
плавать как самые быстрые рыбы в морской пучине". Именно по этой причине он
и получил имя Дилан, что означает Сын Волны. Под ним никогда не бушевали
волны. В конце концов он был убит ударом копья своим собственным дядей,
Гофанноном, и, по словам знаменитого барда Талесина, его гибель оплакивали
волны Британии, Ирландии, Шотландии и острова Мэн. Его смерть окружена
множеством поэтичных легенд. Волны, обрушившиеся на берег, стали зримым
воплощением их жажды отомстить за своего сына. Грохот морского прибоя в
устье реки Конвэй местные жители до сих пор именуют "Сетованием о смерти
Дилана". А в названии небольшого мыса на Кернарфонской стороне пролива Менай
Стрэйтс, именуемого Пвинт Мэн Тилен, или Пвинт Мэн Дилан, увековечено его
имя.
Второй сын Гвидиона и Аранрод вырос и стал богом Солнца бриттов. Это
был знаменитый Ллеу Ллоу Гиффес, почти точный аналог гэльского бога Луга
Ламфады, Света Длинные Руки. Как и все солярные божества, рос он невероятно
быстро. Когда ему исполнился год, он выглядел как двухгодовалые дети. В
возрасте двух лет он уже разгуливал без присмотра взрослых, в возрасте
четырех лет казался восьмилетним отроком и стал неизменным спутником своего
отца во всех делах.
Однажды Гвидион взял его с собой в замок Аранрод - разумеется, не в
небесные чертоги жены, а в ее вполне материальный, земной замок, память о
котором до сих пор запечатлена в затейливой формы скалах на побережье
пролива Менай Стрэйтс, до которых при особенно сильных отливах в отдельные
дни весной и осенью можно добраться посуху, без лодки. Аранрод забыла о
своем сыне и даже не узнала его. Увидев мальчика рядом с мужем, Гвидионом,
она тотчас спросила, кто это с ним, и была ужасно разочарована, услышав его
ответ. Она захотела узнать, имя, и, когда Гвидион заметил, что имени у
мальчика пока что нет, она "наложила на него заклятье" (излюбленный обычай
кельтов), состоявшее в том, что мальчик останется безымянным до тех пор,
пока она, как мать, не захочет дать ему какое-нибудь имя.
Для кельтов остаться без имени означало оказаться в чрезвычайно опасной
ситуации, ибо по примитивным верованиям той эпохи, имя и душа представляли
собой как бы единое целое. Гвидион задумался, как же ему лучше заставить
Аранрод сказать о сыне хоть что-нибудь, что могло бы стать его именем. На
следующий день он отправился вместе с мальчиком на берег моря, причем оба
они приняли облик башмачников. Там они сделали себе лодку из водорослей и
красиво выделанной кожи, растянув ее особыми распорками. Затем они с сыном
подплыли на лодке к самому замку Аранрод и, бросив якорь на том месте,
откуда их было хорошо видно, начали деловито скрести по коже. Разумеется, их
скоро заметили, и Аранрод тотчас послала узнать, кто они и чем занимаются.
Узнав, что ее гости - башмачники, Аранрод вспомнила, что давно собиралась
сшить себе новые башмачки. И тогда Гвидион, хотя он и знал размер ножки
своей жены, нарочно сшил ей такие башмачки, которые сперва оказались ей
велики, а затем малы. И тогда Аранрод пришлось самой выйти из замка и
спуститься к лодке.
Пока Гвидион снимал мерку с ножки Аранрод, откуда ни возьмись прилетел
крапивник и сел на палубу. Мальчик поспешно схватил лук и стрелу и
подстрелил птицу прямо в лапку - излюбленный выстрел кельтских лучников, по
крайней мере если верить старинным романам. Богиня была приятно удивлена и
рассыпалась в комплиментах. "Поистине, - проговорила она, - это сделал лев с
твердой рукой". А именно после таких подвигов герои примитивных народов во
всем мире и получали свои имена. Получил имя и мальчик.
- Итак, хоть и не по твоей милости, - обратился Гвидион к Аранрод, - но
имя он все-таки получил. И хорошее имя, надо признать. Теперь его будут
звать Ллеу Ллоу Гиффес, что значит "Лев Твердая Рука". Само имя бога Солнца
служит показательным примером того, насколько устаревшими воспринимались
архаические языческие предания в те времена, когда они была впервые записаны
учеными монахами. Дело в том, что старинное кельтское слово Ллеу (Lleu),
означающее "свет", тогда уже явно забылось и вышло из употребления, и
писец-переписчик попросту вставил вместо этого слова, показавшегося ему
несуразной ошибкой, слово Ллоу (Llew), что значит "лев". Слово Гиффеc также
подверглось искажающей трансформации, ибо первоначально оно означало вовсе
не "твердый", а "длинный".
Как бы там ни было, Аранрод, желавшая оставить собственного сына без
имени, потерпела неудачу. Не удалось ей получить назад и свои собственные
башмачки, ибо, как только они попали в руки к Гвидиону, он мигом превратил
лодку обратно в морские водоросли, и прекрасно выделанная кожа тотчас
соскользнула с них. Тогда, вне себя от гнева, богиня-мать наложила на
мальчика новое заклятие, на этот раз заключавшееся в том, что он не сможет
взять в руки оружие до тех пор, пока она сама не вручит его ему.
Однако Гвидион увез сына в свой замок, Динас Динллев, и ныне высящийся
на берегу пролива Менай Стрэйтс, и стал воспитывать его как будущего воина.
Как только юноша оказался достаточно крепким, чтобы держать в руках оружие,
Гвидион опять повез его в Кэр Аранрод. На этот раз оба бога приняли облик
бардов. Аранрод с радостью приняла их, выслушала саги и песни, которые
исполнил Гвидион, устроила в их честь пир и отвела им для сна пышный покой.
На следующее утро Гвидион поднялся чуть свет и приготовился прочесть
самые действенные свои заклинания. Посредством своих друидических чар он
создал видимость того, будто вся страна наполнилась воинственными возгласами
и звуками боевых труб, а затем прочел заклинания, так что всем стало
казаться, что в гавани перед замком откуда ни возьмись появилось множество
вражеских кораблей. Аранрод в ужасе прибежала к нему, спрашивая, что же ей
делать, чтобы спасти замок. "Дай нам оружие, - отвечал мнимый бард, - и мы
сделаем все, что в наших силах" Тогда служанки Аранрод поспешно вручили
оружие Гвидиону, а Ллеу подала меч сама Аранрод. Как только она сделала, шум
и лязг доспехов смолкли, а корабли исчезли, словно их и не бывало. "Ну вот,
нам пора снимать доспехи, - заметил Гвидион. - Они нам больше не
понадобятся".
- Но ведь замок со всех сторон окружен врагами! - в испуге воскликнула
Аранрод.
- Да нет там никаких врагов, - отвечал Гвидион - Это было всего лишь
колдовское наваждение, которое я подстроил нарочно, чтобы ты сама сняла
собственное заклятие и вручила оружие нашему сыну. И вот теперь получил его
- от тебя, но помимо твоей воли!
- В таком случае я наложу на него еще более страшное заклятие! - в
ярости завопила обманутая богиня. - У него никогда не будет жены из числа
простых смертных, обитающих на земле!
- Можешь не беспокоиться, жена у него будет, - возразил Гвидион.
Затем Гвидион отправился к Мэту, своему дядюшке и одновременно
наставнику в магии и колдовстве, и они совместными усилиями, с помощью своих
волшебных чар создали из цветов прекрасную девушку. "И взяли они цветки
дуба, цветки ракитника, а еще - цветки благородного лавра и сделали из них
девушку, самую прекрасную и грациозную из всех, каких только доводилось
видеть мужчине". Затем они назвали ее Блодуэдд (Цветочный Лик) и отдали
красавицу в жены Ллеу. А еще они подарили Ллеу дворец под названием
Мур-и-Кастелл неподалеку от озера Бала Лейк. И все шло как нельзя лучше,
пока однажды не явился Гронви Пибир, один из богов тьмы, и, начав охоту в
здешних местах, убил на закате роскошного оленя неподалеку от замка Ллеу.
Самого бога Солнца в этот момент в замке не оказалось, ибо он отправился в
гости к Мэту, но Блодуэдд пригласила лихого охотника разделить с ней кров.
Ночью они стали любовниками и условились попытаться как-нибудь избавиться от
Ллеу. И когда ничего не подозревавший Ллеу вернулся в свой замок из дворца
Мэта, коварная Блодуэдд, уподобившись кельтской Далиле, выпытала у супруга
тайну о том, как можно лишить его жизни. Ллеу поведал ей, что он может
умереть лишь в одном-единственном случае. Он не может быть убит ни внутри
дома, ни за его порогом, ни сидя верхом на коне, ни в пешем строю; однако он
может принять смерть только от копья, которое мастер делал целый год, не
притрагиваясь к нему в дни воскресных жертвоприношений, и только в том
случае, если он, Ллеу, будет находиться под камышовой кровлей, только что
выйдя из бассейна и стоя одной ногой на краю бассейна, а другой - на спине
козла. Лишь тогда его может настигнуть смерть. Блодуэдд с притворной
набожностью возблагодарила небеса за то, что ее супруг столь надежно защищен
от случайной гибели, и тотчас послала гонца к своему любовнику, сообщив тому
все, что только что выведала у мужа. Гронви сразу же начал делать копье, и
спустя год оно было готово. Узнав об этом, Блодуэдд попросила Ллеу показать
ей, как именно он может быть убит.
Ллеу согласился, и Блодуэдд приготовила ему ванну под камышовой кровлей
и привязала возле нее козла. Ллеу вымылся и, выбираясь из ванны, встал одной
ногой на ее край, а другую на какой-то миг поставил на спину козла. В этот
момент Гронви, давно сидевший в засаде, метнул копье и поразил Ллеу, и тот,
испустив ужасный вопль, превратился в орла, взмыл в небо и улетел прочь.
Больше он никогда не возвращался, и Гронви Пибиру достались и Дворец Ллеу, и
его жена.
Однако Гвидион не прекращал попыток отыскать своего пропавшего сына.
Наконец однажды он оказался в доме в Северном Уэльсе, где увидел некоего
мужа, страшно беспокоившегося о своей свинье. Дело в том, что каждое утро,
как только он отпирал хлев, она стремглав убегала в лес и не возвращалась
домой до позднего вечера. Гвидион предложил пойти за ней, и на следующее
утро хозяин проводил его к хлеву и отпер дверь. Свинья тотчас распахнула ее
и опрометью выбежала на двор. Гвидион поспешил за ней. Он преследовал ее до
самого ручья между Сноудоном и морем, доныне носящим название Нант-и-Ллеу, и
наконец увидел беглянку: она кормилась под раскидистым дубом. На вершине
дуба сидел орел, и всякий раз, как только он потряхивал крыльями, с них
падали куски гниющего мяса, которые свинья с жадностью поедала. Гвидион
сразу заподозрил, что этот волшебный орел и есть Ллеу. И тогда он запел
песню:

Дуб ветви раскинул меж двух берегов,
Тьма на холме и на небе!
И разве же я не узнаю но ранам,
Что это и есть мой Ллеу?!

Услышав эти слова, орел спустился на середину. А Гвидион тем временем
продолжал:

Дуб корни в землю пустил глубоко,
Но ложь не смочил ли его
И не обсушили ли делить бурь?
На ветвях его - сам Ллеу Ллоу!

Орел спустился еще пониже, так что оказался на самой нижней ветке. А
Гвидион пел дальше:

Дуб, что pacтет на склоне холма,
Статен, могуч, величав!
И разве не знаю я, что мой Ллеу
Слетит ко мне на колени?!

Тогда орел слетел с дуба и уселся прямо на колено Гвидиона. Гвидион
тотчас прикоснулся к нему своей волшебной палочкой, и тот вновь стал прежним
Ллеу, от которого после удара отравленного копья остались одна кожа да
кости.
Гвидион, не теряя ни минуты, отвез сына к Мэту, что бы тот исцелил его,
а затем велел Ллеу вернуться в его замок, Мур-и-Кастелл, где по-прежнему
жила коварная Блодуэдд. Услышав, что муж ее жив и даже вернулся, она
попыталась было улететь, но Гвидион разгадал ее намерения и превратил злую
невестку в сову - птицу, которая ненавидит день.
Более ранняя версия этого, по всей видимости, очень и очень древнего,
мифа о боге Солнца - резко экспрессивные и нарочито грубые детали которого
свидетельствуют о его архаическом происхождении - переносит эпизод
превращения Гвидионом Блодуэдд в сову на небеса, где ее следы превратились в
звезды, рассеянные вокруг Млечного Пути. Как бы дополняя рассказ мифа,
"Мабиноги Мэн фаб Мэтонви" повествует о том, что Ллеу не пожелал принять от
Гронви никакого выкупа за содеянное им преступление, кроме того, что они
должны были поменяться ролями, чтобы Гронви точно так же встал на краю
бассейна. Тот был вынужден согласиться, и Ллеу убил его.
Кроме этих персонажей, у Бели и Дон было еще два сына, о которых мало
что известно, так что о них вообще не стоило бы упоминать, если бы не
первозданная поэтичность легенды о них, сохранившейся в Манускрипте Йоло и
носящей название "История о Ритта Гавре". История эта, записанная книжниками
уже в те времена, когда все древние божества давным-давно превратились в
простых смертных, гласит, что братья были двумя королями Британии. И вот
однажды звездной ночью они вышли прогуляться.
- Посмотри, - обратился Нинниау к Пейбоу, - какой ослепительно
прекрасный луг перед нами.
- Где же он? - спросил Пейбоу.
- Да вон там, видишь? - махнул рукой Нинниау. - Вон та яркая полоса на
небе, протянувшаяся насколько хватает глаз.
- Ну, тогда погляди вон туда, - отозвался Пейбоу. - Подумать только,
сколько я насчитал своих коров, пасущихся на твоем лугу!
- Да где же они? - в свою очередь спросил Нинниау.
- Разве не видишь? Да это же все звезды, которые только может заметить
твой взгляд! - отвечал Пейбоу. - И каждая из них - из огненного золота, а
луна, словно пастух, присматривает за ними.
- Я не желаю, чтобы они паслись на моем лугу! - воскликнул Нинниау.
- А они будут, - возразил его брат.
- Нет, не будут! - опять воскликнул Нинниау.
- Нет, все равно будут, - стоял на своем Пейбоу.
- Нет и еще раз нет, - заявил Нинниау. Братья повздорили, слово за
слово - поссорились, между ними вспыхнула вражда, разгорелась настоящая
война, в которой погибли войска обеих сторон, а спорщиков, как зачинателей
всякого зла, бог за их грехи превратил в бессмысленных быков. Последней из
детей Дон была богиня по имени Пенардун, о которой мало что известно, за
исключением того, что она была супругой морского бога Ллира. Этот эпизод
весьма любопытен, поскольку он служит параллелью к гэльской легенде,
повествующей о браках между богами Туатха Де Данаан и фоморами (см. главу 7
"Возвышение бога Солнца"). Бригит, дочь Дагды, была замужем за Бресом, сыном
Элатхана, а Киан, сын Диан Кехта, был отцом Луга от Этлин, дочери Балора.
Таким образом, в этих близкородственных мифологиях боги неба связаны с
богами моря множеством самых разнообразных контактов.
Имя Ллира, как и имя его ирландского аналога, Лира, предположительно
означает "море". Бог моря у бриттов - это тот же самый персонаж, что и его
гэльский коллега. В самом деле, два весьма показательных аспекта, а именно
то, что он постоянно именуется в валлийской литературе как Ллир Ледиат, то
есть "Ллир Чужеземец", а его жену зовут Ивериадд (Ирландия), свидетельствуют
о том, что этот образ мог быть заимствован бриттами у гэлов в более поздние
времена, когда формирование основного корпуса мифов у обоих народов уже было
завершено. В качестве бога бриттов он послужил отдаленным прототипом для
шекспировского короля Лира. Город, бывший в древности центром его культа, до
сих пор в его честь носит название Лейчестер, то есть Ллир-честер, а в более
давние времена - Кэр Лир.
У Ллира, как мы знаем, было две жены: Пенардун и Ивериадд. От дочери
Дон, то есть от Пенардун, у него родился сын, получивший имя Манавидан фаб
Лир, что полностью идентично гэльскому Мананнан Мак Лир [1]. Правда о его
характере и атрибутах нам известно значительно меньше, чем о нраве его
ирландского коллеги, однако и он, как и нам известно, был правителем Аида,
или Элизиума, которые в представлении древних кельтов неизменно
ассоциировались с морем. Как и прочие обитатели Подземного мира, Ллир был
властелином магии и колдовства, а заодно и всевозможных полезных знаний и
ремесел, которым он охотно обучал своих друзей и учеников. Что же касалось
врагов, то им он представал в совершенно ином качестве и обличье. Трехстишие
из Манускрипта Йоло, сложенное Азуром, придворным бардом, говорит о том,
что:

Заслуга главная Манавидана Мудрого -
Конечно, в том, что из костей и слез Построил крепость он - Оэт и
Аноэг.

[1] В старинном ирландском трактате под названием "Койр Анманн" ("Выбор
имен") сказано, что "Мананнан Мак Лир... бритты и люди Эрина почитали его
как бога моря".

Считается, что так бард описывает построенную Манавиданом тюрьму,
имевшую форму улья и выложенную из человеческих костей. Кости были скреплены
известковым раствором и образовывали бесчисленное множество камер-клетушек,
из которых был устроен целый лабиринт. В эту мрачную темницу он бросал тех,
кого считал достойными отправки в Аид, и среди его пленников одно время был
даже не кто иной, как сам Артур (см. главу 24 "Сокровища Британии").
"Ирландия" родила Ллиру двоих детей: дочь по имени Бранвен и сына,
названного Браном. То немногое, что нам известно о Бранвен Прекрасная Грудь,
свидетельствует, что она была богиней любви, была, как и греческая Афродита,
дитя моря. Бран, напротив, в еще большей степени, чем Манавидан, являл собою
воплощение темного божества из мрачного Аида. Его обычно изображают
существом колоссального роста, настолько громадным, что "Мабиноги Бранвен,
дочери Ллира" повествует о том, что он не мог вместиться ни в каком дому и
ни на одном корабле. Он страшно любил всевозможные битвы и сражения, словно
волшебный серый ворон, от которого, по всей вероятности, и происходит его
имя. В то же время он считался особенным патроном бардов, менестрелей и
вообще всяких музыкантов, и мы встречаемся с ним в одной из поэм,
приписываемых знаменитому Талесину. В ней бог предстает бардом, арфистом,
музыкантом, искусно играющим на волынке и семи других инструментах. Его сын
носил имя Карадавк Сильные Руки; у него, по свидетельству мифологии бриттов,
был исторический прототип - некий Каратакус, bменуемый в фольклоре
Карактакусом. Как Бран, так и его сестра, Бранвен, в особенности
ассоциировались с полуостровом Свэнси (Лебединое Море). Местоположением
легендарной крепости из костей Оэт и Аноэт предания по традиции считали
Гоуэр. То, что Бран был дома и в этих местах, ясно видно из текста "Morte
d'Arthur" [1], являющим собой своеобразное древлехранилище забытых и
непонятых мифологических сюжетов. В нем Бран из Гоуэра предстает как король
Брандегор.

[1] "Morte d'Arthur" (франц.) - "Смерть Артура" (прим. перев.)

Такое отождествление заурядной земной страны с Подземным, или, лучше
сказать, Потусторонним, миром представляется достаточно странной, но для
наших предков-кельтов эта мысль, по-видимому, была вполне естественной. Все
острова, а также и полуострова, которые, если смотреть на них с
противоположного берега, считались обиталищем темных сил Аида (Гадеса).
Попасть на эти острова, окруженные со всех сторон бурным и опасным морем,
часто окутанные коварными туманами и мглой, а в другое время представавшие
этакими призраками на горизонте, всегда было довольно нелегко, и они
считались прибежищем некой древней, более низкой расы, и были окутаны
ореолом тайны и святости - в полном соответствии с законами архаического
мышления, склонного видеть в неведомом нечто ужасное и пугающее. Так, бритты
из Корнниша, глядевшие со своего берега, в ясную погоду могли видеть Гоуэр и
Ланди, казавшиеся им своего рода аванпостами Потустороннего мира,
выступающими над поверхностью моря. В то же время для бриттов Уэльса
обиталищем неких сверхчеловеческих сил казалась Ирландия. Прямо
противоположной представлялась картина мира гэлам, считавшим, что Аид
находится как раз на о. Британия, а остров Мэн казался им обоим этаким
филиалом Аида, малым Потусторонним миром. Однако далеко не всегда обиталищем
странных существ, "людей без тени", или потусторонних духов, объявлялось
именно море и острова на нем. Таким же иномирным местом считалось Гластобери
Тор, окруженное со всех сторон непроходимыми топями, объявленное излюбленным
местом Гвинн ап Нудд. Бритты севера считали, что Потусторонний мир находится
за Адриановым валом [1], а в необъятных лесах Каледонии обитают не люди, а
призраки. Даже римская провинция Демеция, название которой происходит от
валлийского слова Дифед и приблизительно соответствующая землям нынешнего
графства Пемброкшир, довольно долго, по крайней мере - в глазах местных
аборигенов, отождествлялась с мифическим подземным миром.

[1] Адрианов вал (англ. Hadrian или Roman Wall) - стена, возведенная в
122-127 гг. н.э. на о. Британии, на территории нынешней Шотландии, при
римском императоре Адриане (117-138 гг. н.э.) для защиты римских владений от
набегов непокорных горцев. В древности пересекала весь север о. Британия,
выполняя роль оборонительного рубежа и границы римских владений (прим.
перев.)

Итак, согласно древним верованиям, Дифедом правило местное племя богов,
наиболее заметными фигурами из которых были Пвилл Голова Аннвна (валлийское
название Аида), а также его супруга Рианнон и сын Придери. Эти персонажи
считались враждебными по отношению к детям богини Дон, но в то же время они
имели дружеские связи с потомством бога Ллира. По свидетельству "Мабиноги
Манавидана фаб Лира", после смерти или таинственного исчезновения Пвилла его
вдова, Рианнон, стала женой Манавидана. В одной из небольших поэм Талесина
сказано, что Манавидан и Придери совместно были правителями Аида и
одновременно стражами волшебного котла вдохновения, который пытались
похитить или выкрасть боги света и который получил впоследствии широкую
известность под названием "Святого Грааля". Среди прочих их сокровищ были
так называемые "Три птички Рианнон", которые, как говорится в старинных
манускриптах, были способны своим пением вернуть умерших к жизни, а живых,
наоборот, погрузить в смертный сон. К счастью для людей и богов, птички эти
пели очень и очень редко. "На свете есть три вещи - гласит одно
староваллийское трехстишие, - которые нечасто можно услышать: это - пение
птичек Рианнон, глас мудрости из уст саксонца и приглашение на пир к
нищему".
Однако этот перечень богов древних бриттов был бы неполным без
упоминания имени Артура, хотя большинство читателей будут весьма и весьма
удивлены, увидев его в этой компании. Гений поэта Теннисона, черпавшего
материалы и сюжеты для своих творений по большей части из норманно-франкских
сказаний и новелл, наложил неизгладимый отпечаток на стереотипы популярных
представлений об Артуре как короле раннего королевства бриттов, сражавшегося
за родину и христианскую веру с захватчиками. Что ж, вполне возможно, что в
старину действительно существовал некий исторический персонаж -
могущественный вождь, носивший типично кельтское имя. Он упоминается в
древнеирландских легендах: так, Артуром звали одного из сыновей Немхеда,
сражавшегося с пресловутыми фоморами, а на континенте был известен Артайус
(или Артай), галльское божество, которого римляне отождествляли со своим
Меркурием и который почитался покровителем земледелия и вообще сельского
хозяйства. Первоначально Артур имел точно такой же сакральный статус, как и
Кухулин и Финн. Подвиги его носят мифический характер, будучи деяниями явно
сверхчеловеческого порядка. Его окружение предстает состоящим исключительно
из богов. Некоторые из них, насколько нам известно, пользовались особым
почитанием в Галлии. Другие были сынами Дон, Лира и Пвилла, то есть
происходили из династий более древних богов, главой которых Артур стал уже
после того, как их культы угасли и забылись. Утратив свой божественный
статус и ореол, и претерпев странные трансформации, эти сакральные персонажи
замелькали на страницах романов, превратившись в рыцарей Круглого стола. Эти
божества были родными богами бриттов. Впрочем многие из них упоминаются в
архаических надписях, сооруженных на нашем острове (т.е. о. Британия. -
Прим. перев.), однако почти все они носят экзотический и, так сказать,
иноземный характер. Дело в том, что императорский Рим собирал в свои легионы
людей самых разных рас и национальностей и у всех их имелись свои
собственные боги. По всей Британии и в особенности на землях вокруг
Адрианова вала мы находим упоминания о божествах многих и многих племен - от
Германии до Африки, от Галлии до Персии, культы которых спорадически
возникали в разных местах. Большинство из этих иноземных богов были
римскими, однако в наши дни обнаружены развалины храма Эборакуме (нынешний
Йорк), посвященного Серапиcy [1]; там же отправлялся и культ Митры,
древнеперсидского бога Солнца; а в Корбридже, что в Нортумберленде (древний
Корспициум), были найдены алтари, посвященные тирским божествам - Геркулесу
и Астарте. Культ бога войны отправлялся под разными именами: Кокидий в
колонии даков в Каберленде, а также Тоутат, Камул, Корициак, Белатукатор,
Алатор, Лоуцетий, Кондат и Ризигамос: так именовали его римские граждане -
выходцы из дальних окраин имперской ойкумены. В Бате существовал культ
богини войны, известной под именем Неметона. Сернистые источники в этом
городе находились под покровительством божества по имени Сулис,
отождествлявшегося римлянами с Минервой; ее помощником считался бог
врачевания, упоминаемый на посвятительной плите как "Сол Аполлон Аницет".
Однако лишь немногим из этих "странных богов" удалось привлечь к себе
внимание туземных жителей - бриттов. Дело в том, что их истинные поклонники
прозелитизмом не занимались, а реальное их влияние, по-видимому, было вполне
сопоставимо с влиянием какой-нибудь церковки евангелистических христиан в
большом турецком городе. Единственное исключение из этого правила - случаи,
когда такие иноземные боги были выходцами из Галлии; кроме того, иногда
культы отдельных римских богов в самом Риме были не столь заметны, как эти
же культы в "импортном варианте" у кельтов. Так, небесный бог-воитель Камул
выступает в гэльских героических мифах под именем Кумалла, отца Финна, а в
мифологии бриттов - в качестве Кела, герцога Кэр Келвина (в древности
известного под названием Камулодунум, а в наши дни - Колчестер), который
сумел захватить корону Британии и все свое короткое правление провел в
постоянных войнах и сражениях. Есть мнение, что "старый король Коул" из
старинных баллад, предстающий в них этаким "стариком-весельчаком", являет
собой наиболее поздний вариант бытования этого кельтского бога.

[1] Серапис - древнеегипетское божество, обычно изображаемое виде быка
(прим. перев.)

Имя бога Солнца Мапоноса (Мапона) обнаружено на алтарных плитах на
территории Галлии и Британии; в валлийской литературе он упоминается под
именем Мабона, последователя Артура, тогда как другой галльский бог Солнца,
Белен, которому некогда был посвящен величественный храм в Байокассосе
(современный Байоз), хотя и не упоминается в наиболее ранних памятниках
мифологии бриттов, однако, насколько мы можем судить по упоминаниям в других
источниках, был связан с Браном, поскольку в исторических хрониках Гальфрида
Монмутского "король Беленус" выступает в роли брата "короля Бренния", а в
той же "Morte d'Arthur" "Балэн" считается братом "Балана". Греческий автор
II века н. э. сообщает о культе бoга красноречия, существовавшем в Галлии.
Имя этого бoга было Огмиос; его атрибуты заставляют вспомнить Геракла, а
описание весьма точно соответствует сакральным атрибутам и функции гэльского
бога Огмы, считавшегося покровителем литературы и вообще всякой письменности
и вместе с тем - профессиональным атлетом-богатырем клана Туатха Де Данаан.
Неметона, богиня-воительница, культовый центр которой находился в древности
в Бате, по всей вероятности, может быть отождествлена с Нимэйн, одной из жен
Нуады Валькирии. Дело в том, что одна из древних надписей (вероятно,
испорченных) читается как атубодва, что представляет собой искаженное
Катубодва, а это смело можно считать галльским аналогом Бадб Ката, то есть
"фурия войны". Лул, или Ллеу, пользовался на континенте широкой известностью
под именем Лугус. Три крупных города - Лаон, Лейден и Лион - в древности
носили в его честь одинаковое название Лугудунум (что означает "город
Луга"), а в последнем и наиболее крупном из них в римскую эпоху регулярно
устраивались празднества и день бога Солнца (1 августа), соответствовавшие
празднику Лугнасад (празднества в честь Луга), устраивавшемуся и древней
Ирландии. Бригит, гэльская Минерва, перебралась на о. Британия под именем
Бригантии, богини-покровительницы бригантов, одного из северных племен, а в
Восточной Франции ее почитали как Бригиндо, которой Иккавос, сын Оппианоса,
принес особые посвятительные дары. Впрочем, о них будет сказано ниже.
Можно привести немало других, не столь впечатляющих, примеров сходства
между мифическими именами древних божеств у островных и континентальных
кельтов. Однако и приведенных здесь данных вполне достаточно, чтобы
доказать, что галлы, гэлы и бритты обладали общим наследием прототипов имен
мифологических персонажей, из которого впоследствии развились три достаточно
самодеятельные, но в то же время весьма и весьма близкие культовые системы.

Глава 19.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ БОГОВ АННВНА

Наиболее древние мифы и легенды о богах бриттов посвящены божествам из
семейства Пвилла, ассоциируемым с юго-западным районом Уэльса, который
римляне именовали Демецией, а бритты - Дифедом. Первая из "Четырех Ветвей
Мабиноги" рассказывает о том, как "Пвилл, князь Дифеда", получил право
именоваться Пенн Аннвн, то есть "Владыка Аида". По правде сказать, не так-то
просто объяснить, почему один и тот же персонаж мог быть и смертным князем,
пускай даже и легендарным, и правителем таинственного Потустороннего мира,
совмещая в своем лице две противоречащие друг другу древние традиции. Однако
для эпохи более архаической, чем эпоха кодификации и литературной обработки
этих легенд, никакого насильственного совмещения и не требовалось, ибо обе
легенды не воспринимались как нечто противоречивое. Когда Пвилл, владыка
Аннвна, выступал в роли персонажа мифов, эти предания были еще живы, и
неведомая и загадочная страна Дифед, населенная туземцами-иберами, которых
этнографическая фантазия древних кельтов забросила в столь дальние края,
представлялась племенам, жившим на восточном берегу пограничной реки Тиви,
находящейся во власти Аннвна и даже пребывающей в некой теневой реальности.
Но со временем здешние кельты становились все смелее и часто наведывались на
другой берег Тиви; они-то и убедились, что Дифед ничем не отличается от
прочих земель. Хотя тамошние жители и не принадлежали к племени кельтов, они
были такими же существами из плоти и крови. И хотя эта провинция и в
позднейшие времена сохранила свое название, означающее "Земля Иллюзий" и
"Край Очарования", она перестала казаться средневековым авторам, в
частности, валлийскому поэту XIV века Даридд аб Гвилиму, Аидом (Гадесом), то
есть Потусторонним миром. Отныне призрачный Аид сложил свои шатры и навсегда
ушел за море или даже под волны морские.
История о Пвилле, князе Дифеда, как переводится название "Мабиноги
Пвилла, князя Дифеда", повествует о том, что некогда в Аннвне вспыхнула
война между двумя его королями - или, что более вероятно, двумя наиболее
влиятельными из тамошних вождей. Во время этой войны Арван Серебряный Язык и
Хафган Ясный как Лето одновременно напали на владения друг друга. В долгой
борьбе Арван потерпел явную неудачу и вынужден был отправиться в земной мир,
чтобы заручиться поддержкой славных смертных воинов.
В те времена двор Пвилла, князя Дифеда, находился в Арбете. Однако сам
князь отправился на охоту в Глин Кух - район, известный в наши дни как
долина на границе двух графств - Пемброкшир и Кармартеншир. Подобно многим и
многим владыкам средневековых европейских и восточных романов, в момент
начала сюжетной интриги он оказался вдали от своей свиты и заблудился.
Некоторое время он еще слышал вдалеке лай собак и даже узнавал их, но затем
внезапно услышал голоса другой стаи, приближавшейся к нему. Не успел он
толком понять, кто это, как прямо перед ним показался прекрасный благородный
олень, за которым буквально по пятам гналась свора странного вида собак.
Поначалу Пвилл не обратил на оленя особого внимания, поскольку во все глаза
уставился на собак. Он "повидал на своем веку немало разных псов, но таких
удивительных ему довелось видеть впервые. Их шерсть сверкала ослепительной
белизной, уши были красными, как кровь, а глаза - огненно-красными; так что
красный цвет ушей еще более подчеркивал белизну их тел". Да, это были - хотя
Пвиллу и не доводилось видеть их прежде - собаки знаменитой аидской породы,
с белой шерстью и красными ушами, с которыми мы не раз встречались на
страницах гэльских легенд и которых, по преданию, и сегодня иногда еще можно
увидеть по ночам на холмах Уэльса. Убедившись, что за сворой не видно
всадника-хозяина, Пвилл отогнал псов от уже мертвого оленя и позвал свою
собственную свору.
Не успел он это сделать, как прямо перед ним возник "некий муж верхом
на огромном светло-сером скакуне; на шее у него висел охотничий рог, а сам
он был одет в серый шерстяной наряд, покрой которого выдавал охотника" и
принялся упрекать Пвилла за нечестное поведение. "Мне никогда еще не
доводилось видеть большего бесчестья проговорил он. - Ты нагло отогнал моих
собак, которые затравили оленя, и спустил на него своих собственных. И хотя
я не вправе требовать с тебя выкуп за это, клянусь, что сам причиню тебе
столько вреда, что это обойдется тебе дороже целой сотни оленей!" Пвилл
назвал свои имя и титул и, узнав имя и ранг незнакомца, предложил ему
выплатить виру за свою вину. Незнакомец тоже представился - это оказался
Аравн, король Аннвна, - и заявил, что Пвилл может заслужить прощение
одним-единственным способом: отправиться в бой вместо него, Аравна, и
сразиться с самим Хафганом. Пвилл согласился на такое условие, и Аравн
тотчас передал свой облик князю, и тот стал как две капли воды похож на
владыку Аида, так что никто, в том числе и жена самого Apавна, не смог бы
узнать, что перед ними не король, а всего лишь смертный князь. Затем он
тайной тропой проводил Пвилла в Аннвн и поставил перед воротами своего
собственного замка, приказав тому каждый год в один и тот же день
возвращаться на то самое место, на котором они встретились. Сам же Аравн
принял облик Пвилла и возвратился вместо него в Арбет.
Никто во всем Аннвне даже не заподозрил, что Пвилл поступает не совсем
так, как подобает королю. Он провел целый год, управляя своим новым
королевством, выезжая на охоту, устраивая пиры и праздники менестрелей. Жена
Аравна, самая прекрасная женщина из всех, каких ему только доводилось
видеть, ни днем, ни ночью не разлучались с ним, но он вел себя благородно и
не желал обмануть доверие, оказанное ему настоящим королем. Наконец настал
день, когда он смог встретиться с Хафганом в поединке на поле боя.
Последовал страшный удар, и Пвилл, роковой соперник Хафгана, поразил своего
противника копьем, да так, что оно прошло сквозь круп его коня, в щепы
раскололо его щит и смертельно ранило одного из властелинов Аида. Умирающего
Хафгана унесли с поля боя, а Пвилл, в облике Аравна, принял под свою власть
прежних вассалов павшего короля и простер свой скипетр над его владениями.
Затем в назначенный день он отправился в Глин Кух, чтобы встретиться с
Аравном.
Они вновь поменялись обликами, и каждый возвратился в свои законные
владения. Вернувшись, Пвилл обнаружил, что никто еще не правил Дифедом так
хорошо и край никогда еще не знал такого процветания, как в минувшем году.
Что же касается Аравна, он узнал, что его главный враг погиб, а владения
значительно расширились. А когда он поцеловал свою жену, она удивленно
спросила его, что с ним случилось: ведь он целый год даже не прикасался к
ней. Тогда он поведал ей всю правду, и они согласились, что приобрели в лице
Аравна верного и благородного друга.
После этого короли Аннвна и Дифеда еще более укрепили взаимную дружбу.
Впредь Пвилл стал время от времени именоваться не князем Дифеда, а Пен
Аннвном, то есть "Владыкой Аннвна".
Второй вполне мифологический эпизод из "Мабиноги Пвилла, князя Дифеда"
повествует о том, как Пвиллу удалось взять в жены Рианнон, хотя та была не
ровней ему, будучи богиней - то ли рассвета, то ли луны. Неподалеку от
дворца Пвилла в Арбете был некий курган, обладавший магическими свойствами.
С тем, кто садился на него, случалось одно из двух: либо он вскоре бывал
ранен или получал удар, либо с ним случалось какое-нибудь чудо. И вот
однажды Пвилл решил проверить, как подействует на него курган. И он
отправился к кургану и уселся на него.
Никакого удара с ним не случилось, но вскоре, сидя у подножия кургана,
Пвилл увидел направлявшуюся к нему "леди в сверкающем золотом одеянии на
огромном белоснежном коне". Она медленно приближалась. Пвилл послал к ней
гонца-скорохода спросить, кто она, но та, по вернувшись, двинулась прочь. И
хотя казалось, что она едет совсем медленно, скороходу никак не удавалось
догнать ее. В конце концов тот прекратил бесполезное преследование, и леди
вскоре скрылась из виду.
На следующий день Пвилл вновь отправился к кургану. Леди вновь
показалась вдали, и на этот раз Пвилл послал к ней верхового гонца. Поначалу
гонец скакал такой же рысью, как и леди, но затем, поняв, что так он никогда
не нагонит ее, пустил коня в галоп. Но с какой бы скоростью он ни скакал,
ему так и не удалось ни на шаг приблизиться к леди, хотя она, казалось,
находилась всего в нескольких шагах от Пвилла и его гонца.
На третий день Пвилл решил сам отправиться к леди. Она двигалась
медленно и плавно, и поначалу Пвилл ехал не спеша, а затем пустил своего
коня вскачь. Но, увы, его усилия закончились тем же результатом, вернее -
оказались безрезультатными. Наконец, отчаявшись приблизиться к таинственной
леди, он взмолился к ней и попросил о остановиться.
- Я с радостью сделаю это для тебя, - отвечала та, право, для твоего
коня было бы куда лучше, если бы ты давно попросил меня об этом. - Затем
прекрасная леди поведала Пвиллу, что ее зовут Рианнон и что она - дочь
Хефейдд Хена. Знатные сановники ее страны решили выдать ее замуж против ее
воли, и она прибыла сюда на поиски Пвилла, ибо он, и только он ей по сердцу.
Пвилл с радостным трепетом услышал эти слова, ибо Рианнон в его глазах была
самой прекрасной девой на свете. Прежде чем расстаться, они поклялись друг
другу в верности, и Пвилл и обещал ей в тот же день, спустя двенадцать
месяцев, прибыть во дворец ее отца. После этого леди исчезла, а Пвилл
возвратился к себе Арбет.
В назначенный день Пвилл, в сопровождении сотни воинов, отправился в
гости к Хейфедд Хену. Во дворце его ожидал радушный прием; в его честь был
устроен торжественный пир, распоряжаться которым было предложено ему самому,
что кельты предлагали только самым высоким и дорогим гостям. И когда все
уселись за стол, а самого Пвилла усадили между Рианнон и ее отцом, в зал
неожиданно вошел высокий, стройный юноша с золотисто-каштановыми кудрями,
почтительно приветствовал Пвилла и попросил подарить ему что-нибудь.
- О, будь только моя воля, - в раздумье протянул Пвилл, - я охотно
подарил бы тебе все, чего бы ты ни пожелал. Тогда незнакомец сбросил
притворную личину просителя и, обратившись к гостям, призвал их быть
свидетелями, что Пвилл пообещал ему дать все, что тот ни попросит, и
потребовал отдать Рианнон ему в жены. Пвилл вконец растерялся.
- Помолчи и ничего не отвечай, - шепнула ему мудрая Рианнон. - Не
рождался еще человек, который обращал бы шутки во зло так нагло, как этот.
- Прости, госпожа, - отвечал Пвилл, - я даже не знаю, кто это.
- Это тот самый нелюбимый жених, за которого они хотели выдать меня
против моей воли, - отвечала дева. - Это Гвавл, сын Клад [1]. Тебе придется
отдать меня ему, не то твое имя будет покрыто позором.
- Ни за что и никогда, - возразил Пвилл.- Отдай ему меня, - настаивала
Рианнон, - а я сумею устроить так, что никогда не буду принадлежать ему.

[1] Клад - по всей вероятности, кельтская богиня р. Клайд.

В конце концов Пвилл обещал Гвавлу, что ровно через год устроит пир, на
котором и отдаст ему прекрасную Рианнон. Пролетел год, настал назначенный
день, отец устроил пир, и Рианнон покорно села рядом с нелюбимым женихом. Но
под окнами дворца Пвилл поджидал свою возлюбленную с верными слугами. Когда
пир был в самом разгаре, он вошел в зал, облачившись в самые грубые, рваные
одежды, гремя стоптанными башмаками и перебросив через плечо старую кожаную
суму. Сума эта была поистине волшебной; ее вручила своему возлюбленному сама
Рианнон, научив его пользоваться ею. Волшебное свойство сумы заключалось в
том, что, сколько бы всякого добра в нее ни клали, она никогда не
наполнялась доверху.
- Прошу тебя, подай мне что-нибудь, - обратился Пвилл к Гвавлу.
- Чего же ты хочешь? - возразил Гвавл.
- Я человек бедный, и, если на то будет твоя милость и я хотел бы
наполнить эту суму мясом.
Гвавл заявил, что "просьба вполне резонная", и приказал своим слугам
наполнить суму мясом, но чем больше те кидали в нее кусков ветчины и
окороков, тем больше места в ней оставалось. Гвавл был донельзя удивлен и
спросил, что же это за сума такая. Пвилл отвечал, что его сума ни когда не
сможет наполниться доверху до тех пор, пока кто-нибудь из лордов или
владельцев земель не заберется в нее и не примется уминать добро ногами.
- Что ж, помоги нищему, - обратилась Рианнон к Гвавлу.
С большой охотой, - отвечал тот, поставил обе ноги в суму, но, как
только он оказался в ней, Пвилл мигом закрыл суму над головой Гвавла и
крепко затянул на ней петлю. Затем он протрубил в рог, и его слуги тотчас
вбежали в зал.
- Что это там ворочается у тебя в суме? - переглядываясь, спрашивали
один за другим.
- Барсук, да еще какой! - отвечал Пвилл. Услышав слова Пвилла, слуги
накинулись на мешок и принялись пинать и бить его. Так, гласит история, и
появилась игра "Барсук в мешке".
Однако для Гвавла все закончилось куда лучше, чем обычно это кончается
для "барсука", поскольку за него заступился сам Нейфедд Хен. Пвилл охотно
согласился вы пустить его при условии, что тот никогда больше не будет
добиваться руки Рианнон и поклянется впредь не мстить ему. Гвавл поспешно
согласился, принес все требуемые клятвы и тотчас, ворча и стеная, удалился в
свои владения залечивать раны и синяки.
Владения Гвавла, вне всякого сомнения, находились на небесах, ибо он
был не кто иной, как бог Солнца. Его явно выдает его имя, поскольку Гвавл
означает "свет". Таким образом, здесь речь идет о победе сил тьмы,
продолжавшейся всего несколько часов. В честь этой победы в календаре
древних кельтов существовал особый праздник Самхейн, или Конец Лета.
После этого ничто более не препятствовало браку Пвилл и Рианнон. Она
стала его женой и отправилась вместе с ним в Дифед.
После свадьбы у них целых три года не появлялось наследника, так что
аристократы Дифеда были очень недовольны. Они обратились к Пвиллу с
обращением, требуя, чтобы он взял себе другую жену вместо Рианнон. Он
попросил знать подождать еще год. Те согласились, и к концу назначенного
срока у князя наконец родился долгожданный сын. Однако в самую ночь его
рождения шесть бывалых женщин-повитух, призванных следить за Рианнон, как
одна уснули крепким сном, а когда проснулись, то обнаружили, что
новорожденный мальчик исчез. Насмерть перепугавшись и опасаясь лишиться
головы за свою нерадивость, они условились поклясться перед князем, будто
Рианнон сразу же после родов... съела собственное дитя. Затем они поспешно
умертвили нескольких щенков, выпачкали их кровью лицо и руки спящей Рианнон,
а рядом с ней положили несколько окровавленных косточек. После этого они
подняли ужасный крик, разбудили измученную госпожу и обвинили ее во всем
случившемся. Она клялась, что ничего не знала о мнимой смерти сына, но
коварные повитухи настаивали, будто видели, как Рианнон пожирала младенца,
но не смогли ей помешать. Друиды в те дни были недостаточно искушенными
знатоками анатомии и не смогли отличить кости ребенка от костей щенка и на
основании клятв повитух обвинили Рианнон в убийстве сына. Но Пвилл и после
этого не захотел прогнать ее, наложив на нее необычную епитимью. Целых семь
лет она должна была сидеть возле конской привязи у ворот дворца и предлагать
гостям отвезти их во дворец... на собственной спине. "Однако ей это редко
удавалось, - говорится в "Мабиноги", - ибо мало кто соглашался проехаться
верхом на такой преступнице".
Все происшедшее потом с сыном Рианнон окутано для автора "Мабиноги"
покровом глубокой тайны. И тем не менее оно явно связано со столь же
таинственным исчезновением жеребят волшебной кобылицы, принадлежавшей
Тернион Тврив Влианту, одному из вассалов Пвилла. Более этого, жеребята
исчезали каждый раз в ночь под Первое мая - то есть на Белтейн, кельтский
праздник в честь бога Солнца. По легенде, каждый год в ночь под Первое мая
волшебная кобылица приносит жеребят, но никто во всем свете не знает, куда
они потом исчезают. Наконец Тернион решил все разузнать. Он заманил кобылицу
в свой дом и запер ее, а затем схватил оружие и принялся наблюдать за ней.
Ровно в полночь у нее родился жеребенок. Едва он появился на свет, как
послышался оглушительный шум сквозь окно в дом проникла громадная рука с
ужасными когтями и схватила жеребенка. Тернион тотчас ударил по руке своим
мечом и отрубил ее. После этого он услышал жалобный плач и, распахнув дверь,
увидел ребенка в пеленках, завернутого в дорогую атласную мантию. Взяв
ребенка на руки, Тернион позвал жену, и они решили усыновить малыша. Они
дали новорожденному имя Гври Bаллт Эйрин, то есть Гври Золотые Кудри.
Ребенок быстро подрастал, и чем старше становился, тем сильнее, как сразу же
догадался Тернион, делался похож на Пвилла. И тогда Тернион вспомнил, что
нашел единственного подкидыша в ту самую ночь, когда у Рианнон пропал
новорожденный ребенок. Он опять посоветовался с женой, и они решили, что их
приемный сын, коего они обрели столь таинственным образом, и есть тот самый
загадочно исчезнувший младенец Рианнон. Супруги посчитали, что нехорошо им
прятать у себя чужого ребенка, когда его настоящая мать, добрая Рианнон,
вынуждена безвинно терпеть унижения.
В тот же день Тернион поспешил в Арбет, взяв с собою своего
воспитанника. Прибыв ко дворцу, они увидели, что Рианнон, как обычно, сидит
у ворот, и, как и прочие гости не позволили ей отвезти их на спине прямо к
Пвиллу. Пвилл дружелюбно приветствовал их, и в тот же вечер Тернион за
ужином рассказал князю и его жене всю эту историю с начала до конца, а затем
подвел к Рианнон ее собственного сына.
Как только все присутствовавшие во дворце увидели мальчика, они сразу
же признали его сыном Пвилла и радостно приветствовали его, и Пендаран
Дифед, верховный друид королевства, дал ему новое имя. Он назвал его
"Придери", что значит "страдания", по первому слову, произнесенному матерью
мальчика, едва она увидела сына. Ибо она сказала: "Страдания мои окончены,
если все это - правда".
Продолжение следует...